Читати книгу - "Утраченные иллюзии, Бальзак"

к дю Брюэлю - приехала в этот вечер без своего герцога; были также издатели газет, где сотрудничали Натан, Мерлен, Виньон и Верну. Общество состояло из тридцати человек, большего количества гостей столовая Корали не могла вместить. К восьми часам при огнях зажженных люстр мебель, обои, цветы в квартире приняли тот праздничный вид, когда парижская роскошь кажется воплощением мечты. Люсьен, почувствовав себя хозяином этих владений, испытал неизъяснимое ощущение радости, удовлетворенного тщеславия и надежды и уже не доискивался, кто и ради кого взмахнул здесь волшебной палочкой. Флорина и Корали, одетые с головокружительной роскошью и причудливой изысканностью, принятыми среди актрис, улыбались провинциальному поэту, словно два ангела, посланные распахнуть перед ним двери в чертог мечтаний. Люсьен и впрямь грезил. За несколько месяцев его жизнь так круто переменилась, так внезапно перешел он от величайшей нужды к величайшему достатку, что порою он томился тревогой подобно тому, кто грезит во сне и сознает, что это только сон. Однако ж в его взоре, когда он созерцал эту прекрасную действительность, было столько уверенности, что завистники могли бы счесть ее за самодовольство. Он сильно изменился. Изо дня в день предаваясь любовным утехам, он побледнел, томное выражение неги затуманило его взор; словом, как говорила г-жа д'Эспар, у него был вид счастливого любовника. Красота Люсьена выиграла. В этом лице, просветленном любовью и опытом, сквозило сознание своей силы и власти. Наконец-то увидел он лицом к лицу литературный мир и высший свет и уже был убежден, что войдет туда завоевателем. Поэту, которому суждено было задумываться лишь под гнетом горестей, настоящее представлялось безоблачным. Успех надувал паруса его челна, ему предоставлены были все средства к осуществлению его замыслов: открытый дом, любовница на зависть всему Парижу, собственный выезд, наконец, несметные сокровища, таившиеся в его чернильнице. Его душа, его сердце, его ум равно претерпели превращение: он и не думал более о выборе средств, ведь достижения были так блестящи. Широкий образ жизни в этом доме вполне основательно покажется подозрительным экономистам, изучившим парижскую жизнь, и не лишним будет обрисовать тот фундамент, каким бы шатким он ни был, на котором покоилось благоденствие актрисы и ее поэта. Камюзо удалось, не набрасывая на себя тени, уговорить поставщиков Корали открыть ей кредит, хотя бы на три месяца. Лошади, слуги, словом, решительно все появилось, точно по волшебству, перед этими детьми, которые спешили всем насладиться и с упоением наслаждались. Корали, взяв Люсьена за руку, заранее посвятила его в тайну превращения столовой, преображенной пышно сервированным столом с канделябрами о сорока свечах, и в чудеса меню с десертом, по-царски изысканным, - творением Шеве. Люсьен поцеловал Корали в лоб, прижав ее к груди.

- Я выбьюсь на дорогу, дитя мое, и отблагодарю тебя за твою любовь и преданность, - сказал он.

- Ну, полно! - сказала она. - Доволен ли ты?

- Могу ли я требовать большего?

- Ах, пустое! Твоя улыбка за все вознаграждает, - отвечала она и змеиным движением приблизила свои губы к губам Люсьена.

Они застали Флорину, Лусто, Матифа и Камюзо за расстановкой карточных столов. Друзья Люсьена начали съезжаться. Все эти люди уже величали себя его друзьями. Игра продолжалась от девяти до полуночи. К счастью, Люсьен не умел играть ни в одну игру; но Лусто проиграл тысячу франков и занял ее у Люсьена, который не счел себя вправе отказать другу в этом одолжении. Около десяти часов появились Мишель, Фюльжанс и Жозеф. Люсьен, беседуя, отошел с ними в сторону и тут заметил, что они холодны, серьезны, чтобы не сказать замкнуты. Д'Артез не мог прийти, он кончал свою книгу, Леон Жиро был занят выпуском первого номера журнала. Кружок прислал трех художников, полагая, что присутствие на пиршестве смутит их менее, чем остальных.

- Итак, дети мои, - сказал Люсьен несколько заносчиво, - вы увидите, что безвестный виршеплет может стать известным политиком.

- Охотно признáю свою ошибку, - сказал Мишель.

- А в ожидании лучшего ты живешь с Корали? - спросил Фюльжанс.

- Да, - ответил Люсьен с притворным простодушием. - У Корали был богатый старик, обожавший ее; она его выгнала. Я удачливее твоего брата Филиппа: он никак не может прибрать к рукам Мариетту, - прибавил Люсьен, глядя на Жозефа Бридо.

- Короче говоря, ты стал умным человеком, - сказал Фюльжанс. - Ты проторишь себе дорогу.

- Человеком, который для вас останется тем же, какое бы положение он ни занял.

Мишель и Фюльжанс переглянулись, усмехнувшись, и Люсьен, перехватив эту усмешку, понял, как глупы были его слова.

- Корали так и просится на картину! - воскликнул Жозеф Бридо. - Чудо как хороша!

- И добра, - заметил Люсьен. - Клянусь, она сущий ангел; но ты сделаешь ее портрет; пиши с нее, ежели тебе угодно, свою венецианку, которую старая сводня приводит к сенатору.

- Все они, когда любят, сущие ангелы, - сказал Мишель Кретьен.

Тут к Люсьену бросился Рауль Натан и в пылу дружеских чувств, схватив его за руки, стал крепко их пожимать.

- Дорогой друг, вы не только большой человек, но у вас еще и доброе сердце, а это теперь встречается реже, чем талант. Вы преданы вашим друзьям. Короче, я ваш до гроба. Я никогда не забуду, что вы сделали для меня на этой неделе.

Люсьен, восхищенный льстивыми речами человека, до которого снисходила Слава, взглянул на своих друзей из кружка с некоторым высокомерием. Порыв Натана был вызван тем, что Мерлен показал ему оттиск хвалебной статьи Люсьена о его книге; статья должна была появиться в завтрашнем номере.

- Я согласился написать против вас, - шепнул Люсьен на ухо Натану, - лишь с условием, что сам на эту статью и отвечу. Я ваш союзник!

Он вернулся к трем друзьям из кружка, радуясь, что случай оправдал его слова, только что осмеянные Фюльжансом.

- Пусть только выйдет книга д'Артеза, я и ему могу быть полезен. Одно это уже побуждает меня не порывать с газетами.

- А ты свободен в своих действиях? - спросил Мишель.

- Настолько же, насколько я необходим, - ответил Люсьен с притворной скромностью.

Около полуночи гости сели за стол, и оргия началась. Застольные речи у Люсьена звучали вольнее, нежели у Матифа, ведь никто не подозревал, что между тремя посланцами Содружества и представителями печати существовало расхождение во взглядах. Молодые остроумцы, столь развращенные привычкой выступать «за» и «против», схватились друг с другом, обмениваясь самыми беспощадными правовыми истинами, в ту пору зарождавшимися в журналистике. Клод Виньон, желавший сохранить за критикой ее возвышенный характер, восстал против стремления маленьких газет затрагивать личности, говоря, что в конце концов писатели перестанут уважать самих себя. Лусто, Мерлен и Фино открыто выступили в защиту