Читати книгу - "Том 7"

и не доешь, а все отложишь да припасешь малость на черный день, да на старость лет... Ну, денежка к денежке, кое-что скопилось и оде-жонки прибавилось немножко... Известно, пока жив, о жизни и думаешь... Вдруг посетил господь меня болез-. нью... свалило меня, да так сразу, как будто косой подре-зало. Пролежал я тесть месяцев у еврея в какой-то кле-тушке... еще хорошо, что не зимой... Выхожу, как раз первый снег. Что тут делать?.. Деньги за это время все спустил, одежу пришлось заложить... тут бы полежать еще по слабости, а тут с квартири гонят, нечем платить... пошел би на работу — сил не хватает... Вот горе-злосчастье! Что тут мне делать? Вижу я, как ни вертись, а ничего не поделаешь, взял я — стидно не стидно — сшил себе ко-томку да и пошел в кусочки. Ну, слава богу, прожил я как-то тяжелую зиму, хотел вот весной опять вернуться на работу, как вдруг встречают меня жандарми, вот за майданом 109.

«Ти это откуда, дзяду110?»

— Да вот, говорю, из Волощи.

«Что? — говорят.— Разве ты не знаешь, что теперь за-прещено чужим нищим по деревням ходить? Каждая де-ревня должна сама своих нищих содержать, а бродяжни-чать не позволяется».— Да я, говорю, не нищий, я так только несколько рар пошел попросить кусочек хлеба, вот болен был, не мог работать...

Какое там! не дали и договорить... еще один, царствие ему небесное, дал такого подзатыльника, что я, как гово-рится, «лысого вола увидал», да и потащили в староство. А там господин исправляющий должность — самого ста-росты не было — даже не выслушал меня, а отправил в «мальш суд» за бродяжество.

Приговорили меня к двум неделям ареста, а потом, чтоб «цюпасом» в деревню. Да вот я уж и отсидел эти две недели, а меня потом перевели сюда, так я тут, слава тебе, господи, и кисну; в пятницу вот полтора месяца ис-полнится. Оно это считается, будто не наказание, а тут, сохрани бог, чтобы и наказания такие бывали!.. Сущий ад, а то и похуже ада! И неизвестно, до каких пор это еще протянется, они тут что-то не очень спешат, пожалуй, и думать забыли.

— Ну, как же вы тут сидите, неужели безвыходно? — спросил Андрей.— На прогулку не пускают?

— Э, какие тут прогулки! — ответил старик, улыба-ясь,— А пускать пускают... каждое утро ходим улицы под-метать.

— Все?

— Нет, вот я и Мытро, вот этот малый бойчук *, да еще Стебельский, вон тот в лохмотьях, а больше никто.

— Ну, а как же остальные? Так никогда и не выходят на свежий воздух?

— Да, не выходят, разве вот этот хозяин иногда ходит в город за хлебом. Ну, а вот этого старого еврея и вон ту плачущую Магдалину в полутора штанах да в половине сермяги всего только сегодня привели, так я еще не знаю, что с ними будет. Да вот еврей, так он уж отсидел там в Бориславе что-то месяца два до «цюпаса»,— говорит, будто его бумаги уже получены, так завтра-послезавтра, пожалуй, пойдет. Мы с ним хорошо знакомы, вертел, бед-няга, вместе со мной воротило в Бориславе не один год.

А теперь, видите ли, гонят всех из Борислава «цюпа-сом», у кого книжки паспортной нет. Так и его поймали.

Андрей посмотрел на жалкое изможденное лицо ев-рея, которое, казалось, состояло из прутьев, обтянутых бурьш морщинистим сафьяном. Тяжелое хрипенье в груди предвещало, что этому человеку недолго осталось жить на свете, а вся его фигура слишком ясно указывала на то, что и прошлая его жизнь была не жизнью, а вечной нуждой и прозябаньем.

— Это душа-человек,— продолжал старик,— золотое сердце. Сам хоть в какой беде, а никогда не станет при других плакаться на своє горе, зато уж другого всегда пожалеет и пособит чем только может, как брат родной. Таких евреев вы немного найдете, право, немного. Оно, конечно, вырос среди наших, бедствовал, работал сызмаль-ства, как и наш брат, так теперь, если бы не эта борода, не пейсы да не лапсердак, никто бы по его натуре не сказал, что оя еврей!

— Ну, а как же вы тут живете? — спросил Андрей, все присматриваясь к этой камере, к которой глаза его начали уже постепенно привикать. Он увидел железную печку, вмазанную наполовину в стену у изголовья той кровати, на которой лежал старик, а на печке увидел большой ржаной хлеб, какой приносят ежедневно торговки из предместья на дрогобыцкий базар.

— Да как живем,— ответил старик,— хлеб жуєм:, да и только всего.

— Один хлеб?

— Один хлеб.

— А горячего ничего?

— Эх, милый барин! Вот уж, с божьей помощью, скоро полтора месяца с тех пор, как у меня во рту не бывало ничего горячего! Да откуда оно возьмется? Дают тебе 14 крейцеров 111 в день, что же за них купишь? За 10 кріей-церов] хлеба на день мало, а тут бы еще соли купить, да луку хоть изредка, вот и конец деньгам. Вон, смотрите, покупаю через день по такому хлебу,— 20 кріейцеров] сто-ит,— иногда мне от него остается кусок на третий день, тогда уж покупаю сыр к луку. Если б были деньги, можно бы купить на базаре теплых рубцов, да что поделаешь, когда чашка-то с ладонь, а пять крейцеров стоит, пешто я ими наемся? — уж лучше я луку себе куплю, за пятак целую связку, хватит на весь день к хлебу. А вот другие, не сглазить бы, и того не имеют; как возьмет каждый из них такой хлебец за 10 кріейцеров] с утра в свои руки, так и не выпустит, нока не съест до носледней крошки, а потом и ждет опять до утра. Только вот этот бойчук де-лает так, как я, берет один большой хлеб на два дня, ну, так ему еще кое-как хватает.

Но он бы мог и лучше устроиться, он ведь не может єсть сухого хлеба, да вот зти — старик ногой указал на спящего мальчика напротив — эти забирают у него. Свой-то с утра съедят, а потом