Читати книгу - "Подвійне життя"

половинку с курицей и грибами. Да, подожду. Итак, я беру пиццу и несу ее в офис. Так, быстро переходим улицу — и в свою комнату! Есть! Питаться! Питательная курица и грибы! Раздеваемся! И садимся! Открываем страницу 111 «Зеленої Маргарити» Світлани Пиркало (там описано, как она готовит мясо и затем заливает его яйцом).

Ну, аппетит! На этот раз тебе не уйти! Первый кусочек — пошел!

83

А Бог знає, звідки воно та куди приведе.

84

Я тут вот думаю о Лимонове с его «Это я — Эдичка, ешьте меня такого». О его Леночке, о сперме на ее белье (женщины, будьте аккуратны. Чуть-чуть, последнее, ради того, от кого вы предаетесь любви!). Каковы поэтические писания! Андрухович, опять-таки. Как вам его мысли на тему мылящейся девушки в женском душе, куда он проскакивает едва ли не голый, обмотанный полотенцем, подходит к девушке, берет ее сзади, и ей даже не любопытно обернуться и посмотреть, что это за спидоносец пристроился. Ах, ну да. У каждого поэта есть свой сверхобраз женщины. Это же авторский вымысел. Извините, майстри. Наши женщины нам все простят.

Да ладно, чего это я. У каждого своя аудитория. Я просто хочу сказать, что вот Забужко намного достойнее поведала о своих неудачах в Америке. Чище, оптимистичнее как-то, хотя я «Эдичку» не дочитала до конца — не смогла. Хорошая тема для minimum курсовой — сопоставить Лимонова и Забужко з «Польовими дослідженнями». И там и там Америка, и там и там любовная коллизия. Выходы из ситуации.

Впрочем, Лимонов тоже молодец. Из такого многие отправляются вниз, только вниз, навсегда.

Я не слишком сбивчиво изъясняюсь?

Пожалуй, еще более сбивчиво я скажу, что мне не верится Пелевину. Вот не верится мне! Я не верю, что он пережил хотя бы 10 % того, о чем он пишет, так старательно выводит. Интеллектуальное понимание и мечта, а все остальные — насекомые. Но у насекомых хотя бы дерьмо настоящее.

Впрочем, и оно несправжнє. Да ладно. Просто мне становится всё труднее читать хотя бы что-нибудь. Последнее — Харуки Мураками — уходит вдаль, остается позади. А ведь это действительно мастер. Я всегда буду это знать: Харуки Мураками — мастер писательского дела. Который перестает меня волновать. Филолог, который не может больше читать, — любопытный диагноз. Мне остается только одно — заповіт Сэлинджера: сядь и напиши то, что ты хочешь прочитать.

Вот я и пишу.

Сэлинджер, Герман Гессе, Пелевин, Харуки. Пограничные писатели. Уже не здесь, но еще не там. На двух берегах, как на двух стульях, одновременно: неуклюжая поза, балансирование, ограниченность в словах. Всё, что говорится, непостижимо для левого берега и неправда для правого. После «9 рассказов» и повестей о семействе Гласс я ничего не читала полгода. Нет, что-то читала по университетской программе — по диагонали, не беря близко к сердцу и не запуская глубоко в ум. Само не шло. От бесчтения потом меня спасли Харуки и Чак Паланик. Да, Чак Паланик — это здорово. Настоящая литература для самоубийц. Прочтите и застрелитесь, ибо это жестокая правда, горькая правда левого берега. Те, кто не был в иных местах, просто обязан сойти с ума вместе с ним — сумасшедшим Чаком. Но — все так или иначе проезжали мимо других стран, поэтому просто наблюдают за структурированным безумием хлопця.

Отдаю ему должное. Паланик во многом прав. По крайней мере в том, что лучше разломать себя, чем гнить в постели. Взблюем же. Да, Харуки?

Харуки Мураками, грустный и совершенный. Здорово, что я начала читать тебя не с твоих ранних произведений. Хотя — они тоже прекрасны. Но они могли меня спугнуть. Впрочем, как знать. Твои произведения последнего времени («Конец света, или Страна чудес без тормозов») — вещи-в-себе. Они совершенны независимо от того, будут ли их читать. Они совершенны сами по себе. Это здорово, что ты есть, Харуки. Это великолепно — что и как ты пишешь. Это хорошо — что мы не знакомы. Впрочем, как знать.

Господа, тишина в зале!

Пауло Коэльо, Ричард Бах.

Я ничего не могу о них сказать. Люди, у которых вдруг получилось, но писать они от этого не научились. Впрочем, иногда информация — это единственное, что важно. Всё, литературный вечер подходит к концу.

Не забывай о том, что у тебя депрессия.

85

— Я від неї втомився! — заявив Конрад. — Я втомлююся від неї. Замість того, аби писати свій довбаний сценарій, вона розмірковує на якісь квазілітературні теми. Слід було залишатися в університеті та писати свої довбані статті про зіткнення проблематики двох великих авторів сучасності. — Конрад ходив з кутка однієї стіни до протилежного кутка протилежної стіни, тобто по діагоналі. — Вона розмірковує! Бах зробив мільйон доларів на своїх книжках. Вона каже: «Я не знаю, що це». То й робила б те, що вона знає! Мене журналісти дістали, усе запитують, що із моїм сценарієм. Я вже зробив рекламу, я все приготував. І що робить вона? Вона депресує! Замість підкорити світ вона депресує через бозна-що!

Порадник присунувся ближче до Конрада, що всівся навпроти:

— А ти ніколи не боявся, що одного дня ви зустрінетеся на вулиці? Що ти їй скажеш?

Ти скажеш їй: привіт, Сандро. Я знаю, про що ти написала вчора вночі. Я вже відніс цей вірш видавцеві. Я вже забрав гроші, хочеш кави? Я — молодий, відомий, дуже відомий, успішний... сценарист. Мої сценарії — то є твої сценарії, і навпаки.

Привіт, Сандро, пішли я зроблю тебе зіркою. У мене якраз зараз чергова прес-конференція, я тебе представлю,