Читати книгу - "Оповідання та нариси, Свидницький А. П."

Пан ударил в ладоши и приказал вошедшему казачку подать трубку. Еврей как-то своеобразно нагло уселся в кресле возле самого стола, тряхнул ермолкой, чтобы освежить бритую голову, и начал баловаться пейсами, закручивая их то на один, то на другой палец, то сводя под бородою, то на затылок.

- Так ну? - начал снова еврей.

- Ну? - сказал пан.

- Co z tego będzie? 63

- Z czego? 64

- A z buntu? 65

- С какого?

- С страшного! с ужасного бунта! С поголовного восстания! Мне приходится так круто! так круто, что хоть из села уходит. Прежде, бывало, только мигну, так и гуси, и кура, и яйца, и рыба - девать негде! Принесут да еще и поклонятся: примите. И все за процент, чтобы подождать за выпитую водку. А теперь... у меня спина болит от поклонов - у меня - Гершка! спина болит!.. Как вам это кажется?

- Очень естественно. Кланяешься, так и спина болит, а если бы довелось жать, то еще не так заболела бы.

- И вам до этого никакого дела нет?

- Никакого.

- Никакого нет дела хозяину, что его усадьба горит?

- Горит ли? Может быть, дымит с печи, в которой готовится вкусный обед?

- Если такой, как мне в Ст-вке, то правда, что вкусный! Нехай бог bronie. 66 Вот уж скоро два месяца, как никто ко мне и наплевать в шинок не приходит. Ока хлопского не видно! - с энтузиазмом говорил еврей, ударяя себя в грудь.

- Порадуемся,- хладнокровно сказал пан.

- Радоваться! - воскликнул еврей, схватившись на ноги,- радоваться, что целые полгода стоит бочка непочатою? То вы будете радоваться, что хлопы разоряют меня?.. Если так, то отдайте мои деньги и padam do nòg. 67 Я найду себе пана Яна, а вы не найдете другого Гершка.

Пан продолжал курить молча, а Гершко начал расхаживать по зале, поглаживая бороду, покручивая пейсы и видимо наслаждаясь, как его патынки, цокнувшись о паркет, отскакивают и плещут по пятам.

Это происходило в палаце владельца нескольких сел, в числе которых была и Ст-вка. Пан Ян был сам владелец, а Гершко... Но возвратимся назад лет за пять.

После первого, обыкновенно пропадающего, снега в селе Ст-вке среди площади образовалась большая лужа и вскоре замерзла до самого дна. Как утки от воды, так крестьянские мальчики отсюда со льда не отходили с утра до вечера. Катаясь на сапогах (чаще на постолах), как на коньках, они падали поодиночке, подбивали других, валились кучами, барахтались, кричали, пищали, смеялись, иной раз ругались и даже дрались, но это нисколько не мешало забаве. Иной, пошаловливее, выбивал тропака, шел вприсядку, и тем веселее было, если он, неудачно выделавши ногой, поскользнется и упадет. Общий хохот одобрял ошибку как умышленный фарс, и танцор продолжал, к общему и своему удовольствию, пока что-либо не помешает. В настоящем случае помешал призыв, раздавшийся из среды самих гулявших: «Дывы! дывы, як иде!» Мгновенно забава была забыта, и все обратились в ту сторону, куда указывал приглашавший смотреть.

Представьте себе ящик, в каких купцы содержат, напр., сальные свечи,- на одной стороне его было даже выжжено несколько букв и несколько цифр. Ящик этот - исправлял должность кузова, двигаясь на двух колесах. Из них одно когда-то принадлежало литерняку 68 и не имело нескольких спиц, а - другому, взятому с васажка, 69 не доставало куска обода. В сравнении с этим экипажем, настоящая бида 70 показалась бы каретой, а клетка, в каких вывозят курей на базар, для своих обитателей могла бы сравниться с манежем, применительно к тому, как теснилось в двухколесном ящике еврейское семейство. Одна фигура - очевидно, дражайшая половина главы семейства и в домашнем быту незаменимая наседка - торчала посередине, а кругом, то выше, то ниже, то совсем низко, виднелось что-то круглое, обвернутое в тряпки. Это были головы детенышей, аккуратно покачивавшиеся в такт хромавшему колесу. По временам раздавался писк, если одна голова, пошатнувшись, попадала другой в нос; но вскоре водворялась прежняя тишина из уважения к дремоте матери, убаюкиваемой равномерными толчками. Обшарпанный глава семейства, Гершко Смаркач, шел с дубиною возле лошади, на каких обыкновенно изображают смерть, и при каждой, самой ничтожной, неровности плечом подпихал экипаж. Без этого пособия с его стороны лошадь давно бы остановилась, а остановившись, легла бы и уж не встала; так она была хила и истощена.

- Тпру! тпру! - закричали мальчики, и лошадь пошатнулась, желая остановиться, но полновесный удар из двух рук дубиною не допустил ее до этого.

- Тпру! тпру! - продолжали шалуны.- Тпру, крыця не лошиця! Море перескочыть, фоста не замочить; а по сухому чуть ноги волочить... Вогонь не кобыла! як бижить, то дрыжыть, як упаде, то лежить. Поможить пидняты, будем миняты!.. Жеребна! жеребна! Морда, фист та ребра!..

Не вытерпел Гершко, бросился на мальчиков с дубиною; они с хохотом кинулись врассыпную, еще пуще крича. А лошадь, воспользовавшись случаем, остановилась и легла. Гершко бил ее дубиною, толкал ногами, тянул за хвост, за уши, но ничто не пособляло.

- Поможить пидняты, будем миняты! - смеялись хлопцы.

- Вам смих,- сказал им Гершко,- а мени до плачу доходит. Ну? что мне теперь делать?

- Пидняты та й миняты або з живои шкуру зняты,- продолжали шалуны.

Гершко молча стал озираться. Небо было чисто; на западе алело, а с севера подувал резкий ветерок.

- Хлопци! хлопци! - начал Гершко, посматривая то на мальчиков, то на свою несчастную лошадь.- Хлопци! попросите который-нибудь своего батьку сюда; я ваш шинкарь.

- Нема батькив, на панщини,- ответили хлопцы.

- То покажите свою хату.

- Разве мы с одной хаты?

- Знаете, хлопцы, що? -