Читати книгу - "Том 3"

Любовь

Такие же, как и я сама, глупые. Ну, довольно, не сердитесь! Я знаю, что вы меня любите.

(Целует ее руку, тетка целует Любу в голову. Потом Люба склоняет голову на плечо к тетке, та гладит ее

волоси.)

А только лучше бы вы меня не любили, тогда я могла бы уйти...

Олимпиада Ивановна Куда это уйти, Люба?

Любовь Да совсем прочь с этого света.

Олимпиада Ивановна Не говори так.

Любовь

(поднимает голову и откидывается на спинку кресла)

А как вы думаете, тетя Липа, ^ля чего люди должиы жить?

Олимпиада Ивановна

Как для чего? Просто для жизни...

Любовь

А когда жизни нет, тогда как?

Олимпиада Ивановна

Как это может быть? Жизни нет тогда, когда человек умер, а пока он жив...

Любовь

О, если бы всегда было так! А то ведь часто єсть человек на свете и можно подумать, что он живет, а в нем уже давно нет жизни...

Олимпиада Ивановна

Это только так кажется, Люба.

Любовь

Кажется?.. Может быть, и кажется... Но тогда, значит, это так и єсть.

Олимпиада Ивановна

То єсть, как это?

Любовь

Например, если кому-либо кажется, что он счастлив, то, значит, он и в самом деле счастлив... И я раз была счастлива, так счастлива!.. Зачем прервали это счастье... Ах, что я говорю? Разве ато можно прервать или отвра-тить? Это фатум, это мойра!

(Порывисто встает и закрьгвает лицо руками.)

Олимпиада Ивановна

Что с тобой, Люба?

Любовь

Ах, ничего, я вспомнила... Если бы вы знали, как мне бывает стыдно при этих воспоминаниях, просто, хоть сквозь землю провалиться!.. О, неужели опять?..

Олимпиада Ивановна

Не думай об этом... Ну, что там вспоминать! Оно уже прошло, слава богу, это несчастье...

Любовь

Несчастье!.. Все несчастье! А когда же было счастье? Ах, тетя!.. Ну, довольно, я опять вас расстроила. Не об-ращайте внимания, это так, голова болит, вот и нервпи-чаю. (Пауза.) Знаете, о чем я вас попрошу? Достаньте мне мой альбом с карточками, он там, в супдуке.

Олимпиада Ивановна

Что это тебе вздумалось?

Любовь

Так... Пожалуйста.

Олимпиада Ивановна уходит влево. Любовь поет отрывками «Posa la rnano»... обрывает, потом — «Ой, місяцю, місяченьку», тоже обры-вает, махнув рукою, прислоняется к косяку окна.

ВЫХОД 7

Олимпиада Ивановна входит слева с альбомом.

Олимпиада Ивановна (подает Любе альбом, та берет его, по не распрывает)

Ну, вот тебе твой альбом.

Любовь

Спасибо, тетечка. Да! Я забыла вам сказать: тут недавно приходила Надежда Петровна, звала меня вместе идти к морю. Приготовьте, пожалуйста, мой вещи для купанья, я, может быть, нойду, скоро ведь пора будет.

Олимпиада Ивановна уходит.

Любовь одна. Садится за стол, открывает альбом, находит одну карточку, смотрит на нее с минуту, облокотившись на руку, потом вынимает карточку из альбома и тихим дрожащим голосом читает надпись на обороте: «Моей Беатриче». Кладет голову на стол и тихо плачет, вытянув руку с карточкой вдоль стола.

ВЫХОД 8 Милевский за сцеиой.

Милевский (за окном)

Pardon, madame, позвольте спросить, здесь живет m-lle Гощинская?

Жене кий голос (отвечает)

Здесь, вот ее дверь.

Любовь поспешно встает, отирает глаза, оправляет волосы и идет

отпирать.

ВЫХОД 9

Милевский появляетея в ередних дверях. Милевский

Здравствуйте, Любовь Александровиа! Насилу нашел вас на этом Олимпе!

Любовь

Откуда вы, Сергей Петрович?! Будто с неба свали-лись!

Милевский

Все равно что с неба,— с моря,— а оно теперь совсем как небо: чудное!

Любовь садится к столу, Милевский тоже.

Любовь

Вы, значит, недавно приехали?

Милевский

Сегодня утром.

Любовь

Й Саня, конечно, с вами?

Милевский делаѳт утвердительный жест.

Любовь

Отчего же она не пришла с вами? Брится меня?

Милевский

Что вы, бог с вами! Она просто устала, море утомило. К тому же вас надо было прежде найти!

Любовь

А как же вы нашли? Откуда вы узнали мой адрес?

Милевский

Как-то встретил Крицкого, он мне и сообщил. Он, кажется, был единствепвым счастливцем, получавшим письма от вас.

Любовь

Не много же и он их получил... Что же, долго ВЫ меня искали?

Милевский

Долгонько. Как видите, Сане пришлось бы немало походить, а сегодня такая страшная жара! Так вот Саня и послала прежде меня на разведки. На то и мужья, чтобы жены напрасно пе беспокоились!

Любовь

О, в таком случае роль мужа неблагодарпа.

Милевский

Нет, почему же?! Истинно рыцарская роль: защищать слабих, служить своей даме, а за это она защищает нас от самых опасных врагов — от нас самих. Она вносит в нашу жизнь спокойствие, постоянство, уверенность...

Любовь

Вот как! У вас прежде, кажется, были не такие ста-ринные теории,— более в етиле fin de зіёсіе...

Что делать, Любовь Александровна: tempora mu?an-tur... не кончаю, потому что это банально. А что касается теорий вообще, то теория всегда служиг практике, ничего не доказывает и ник чему не обяз,ывает.

Любовь

Легко жить на свете таким людям, как вы.

Милевский

Что ж!., я не жалуюсь на судьбу, nous sommes des bons amis!

Любовь

Как видно, вы, собственно, мало переменились с тех пор, как мы с вами виделись.

Милевский

А почему бы я должен был так уж радикально пере-мениться? Не так-то много времени прошло с тех пор.

Любовь

Да... это правда... мне все кажется, что это так давно было... Ну, что там новенького случилось у нас за это время?

Милевский

Кое-что єсть: новое общество основалось,— клуб вело-сипедистов. Зимой у нас составился небольшой драмати-ческий кружок, были спектакли — и не без триумфов! Приглатали мы к себе Ореста Михайловича, но он отка-зался.

Любовь

Почему?

Милевский ѵ

Не знаю, отговаривался болезнью; положим, правда, что он уже и тогда был не совсем здоров.

Любовь

А что же с ним теперь?..

Милевский

Неужели он вам ничего не писал?

Любовь

Мы не переписываемся.

(Взглядьівает на Милевского тревожно и нетерпеливо.)

Д что же с ним?

Милевский

Да все нервы. Должно быть, ему этот год дорого обо-шелся. Был я у него перед выездом и застал его совсем в плохом состоянии: ходить не может, нейрит, что ли, сердце, говорят, не в порядке.

Любовь

(порывисто встает, сжимает руки, уходит на авансцену так, что обращается к Милевскому спиной)

Что же говорят доктора?

Милевский

Как всегда при нервных болезнях,— ни то ни се. «Пе-реутомление» — это теперь модпое слово, везде его суют. Ну, запретили писать.

Любовь

Запретили писать! Это варварство, а не леченье!

Милевский

Да он, может быть, и сам пе писал бы: