Читати книгу - "Україна-Європа"

– Я не против, но, – мне хочется быть как бы умным, – Достоевский писал, что есть лишь одно противостояние – добра и зла, и поле боя – душа. А моя бабушка повторяла: «Грех – это то доброе, что сделано не вовремя и не к месту». Мне близко это. Как эффект бабочки.

– Но Киев – Европа.

– Кто бы спорил. Но Киев и эклектичен. Киево-Печерская Лавра стоит напротив музея современного искусства, а он в «Арсенале». Там рабочие – пушку видела? – первыми поддержали красную революцию. И мемориал жертвам голодомора рядом с Аллеей воинской славы.

Мы подходим к Владимирской горке. Криста указывает на пятиэтажку.

– Наш дом.

– Возьмем выпить?

– Алко?

– Да, пиво, водка, вино – что ты там пьешь?

– Я?

– Ну да, – ее непонимание, выражаемое с акцентом, периодически раздражает, но симпатия должна разбавляться, иначе не будет контраста, а без него в амурных делах никуда.

– Пиво, шампанское.

По крутой лесенке спускаемся к продуктовому магазинчику. Напротив – детская площадка, огороженная зеленой рабицей, на калитке – новенький блестящий замок.

– Мы закрыты, – огорошивает продавщица, но отступать в этот вечер, нежный, как леденцовая дрема, нельзя.

– Мы быстро, правда.

Протискиваясь в дверь, стараюсь улыбаться.

– Ладно, ладно, – соглашается продавщица.

Берем упаковку баночного пива, чипсы, колбасу, сыр, шампанское, бананы. И литровую бутылку водки.

– Водка? – удивляется Криста.

– Это мне.

– Любить?

– Иногда. Простите, а у вас есть огурцы?

– По-моему, только свежие, хотя, – она идет в угол магазинчика, – кажется, тут осталась последняя баночка. Вам повезло.

За стеклом в маринаде с веточками укропа покоятся крупные перезрелые огурцы. На этикетке значится «Долина желаний». Огурцы – так себе, но название подходящее.

– Хорошо.

На кассе жду, когда Криста докинет половину необходимой суммы, но она лишь пассивно стоит рядом. Приходится тоскливо платить самому. Где европейское правило, когда в паре каждый платит сам за себя?

Криста живет в двухкомнатной квартире на четвертом этаже старого кирпичного дома. Окна кухни выходят на Владимирскую горку. Я вижу князя Владимира, держащего подсвеченный крест и смотрящего на зеленеющий – чиновники пока еще не добрались – левый берег Днепра. Криста ставит алкоголь и еду в холодильник.

– Есть будешь?

– Да, – пытаюсь вспомнить, когда ел в последний раз.

– Посмотри в холодильник, – говорит Криста и уходит из кухни.

Открываю дверцу. На боковых полках – яйца, майонез, кетчуп, йогурты. В основном отделении – принесенные сыр, колбаса, еда из «Макдональдса». Выбираю гамбургер и ветчинные сосиски, найденные на нижней полке. Запиваю купленным «Старопраменом».

Криста возвращается, переодевшись в серо-розовый спортивный костюм.

– Пива?

Достаю банку, открываю, пуская пену.

– «Старопрамен»? – глотнув, удивленно спрашивает Криста.

– Как видишь.

– Не «Старопрамен», – заявляет она. – «Старопрамен» другой. А это… плохо.

– Все пиво плохо. От него растет живот.

– Не любишь пиво? Нет живота.

Хмыкаю:

– Нет, это скорее гены. Впрочем, он все равно появится. У Буковски вот вырос к концу жизни. Когда он стал больной и толстый. А ведь только начал понимать женщин.

Судя по взгляду, фраза ей не совсем понятна. Надо говорить коротко, емко.

– Буковски. Писатель.

Я для чего-то показываю живот и бороду.

– Да. Буковски. Нравится.

– Мне тоже. Предлагаю за это выпить.

Заход так себе. Достаю водку и «Долину желаний».

– Нет, водка.

– А, да, шампанское.

Бутылка «Артемовского» специально для Кристы.

– После пива нет.

А говорят, чехи – самая пьющая нация в мире. Хотя, возможно, это касается лишь мужчин.

– Хм, кино?

– Чехия.

– Чешское кино?

– Да.

– Я не понимаю по-чешски.

– Эксперимент. Нет слов.

Экспериментальное немое кино из Чехии. Ради этого стоило ехать в Киев. Открывать новые горизонты – так говорят?

– Хорошо, давай. Включай фильм. Я возьму еду и пиво.

Понимаю, что мы общаемся с Кристой так, будто давно знакомы. Скорее, друзья, нежели любовники.

Она уходит. Я нарезаю колбасу, сыр, достаю из банки «Долины желаний» огуречного монстра с пожелтевшим брюхом. Беру все это вместе с водкой и двигаюсь в комнату.

Криста устроилась на диванчике, поджав под себя ноги. На экране ноутбука расхристанный парень насаживает на вилы обнаженную плоскогрудую девицу. За убийством – кровь почему-то кислотного, как у Хищника, цвета – наблюдает еще одна чешка, но у этой грудь притягательно больше.

– Это кино? – морщусь я.

– Да. Знакомый – режиссер.

– Он снял это?

– Да, – не без гордости.

Мне до покалываний в ступнях хочется знать, что у Кристы общего с ее знакомым.

– Откуда ты его знаешь?

– Экс-бойфренд.

– И много кино он снял?

– Что?

– Скольких фильмов?

– Один, – Криста показывает мне, чтобы я дал ей колбасы, – два.

– Как его зовут? – выпиваю водки раньше, чем собирался.

– Мартин, – Как гуся. Он, наверное, и сам похож на гуся: высокий, надутый, со здоровенным кадыком и еще большим носом. Так я его представляю. – Он режиссер клипов. Музыкант.

– Рок? – Криста кивает, я чувствую, что ненавижу этого Мартина. – На что похоже?

– Radiohead, – отвечает, не думая; наверняка то, что говорил ей сам Мартин.

– А из более старого?

На этот раз Криста задумывается:

– Joy division. INXS.

Мне безразличны и те, и другие, но я вспоминаю, как закончили Кертис и Хатченс, и Мартин уже не видится мне столь непобедимым.

– Отлично, – говорю я. – Кстати, откуда ты знаешь русский?

– Много в Киеве.

– А что с украинским?

– Плохо.

Ей заметно надоедает наш разговор. Она хочет, чтобы мы смотрели фильм Мартина. А я хочу ее сзади. Желательно перед зеркалом. Чтобы, как говорят крутые парни в крутых американских фильмах, стереть с ее лица эту дурацкую улыбку.

Фильм Мартина слизан с «Прирожденных убийц» Стоуна. Только главный герой похож не на Вуди Харрельсона, а на Гарри Поттера, и когда он убивает очередную девицу, то забавно, словно псина, дергает носом.

Не знаю, говорить ли об этом Кристе. Критиковать ли ее бывшего? Рекомендации могут быть разными – я бы остановился на «сказать», – но чешки непредсказуемы. Во всяком случае, в моем сознании.

– Мартин ругал себя. За фильм. – Самое время сказать про Стоуна. – Как он сыграл.

Еще и актер, вот как! Вездесущий Мартин. Сперва это злит, но я присматриваюсь к ухудшенной, пускающей слюни версии Гарри Поттера и вскоре, наоборот, воодушевляюсь. На его фоне я Вуди Харрельсон.

– Нормально.

– Ревность к актрисам.

– Ты ревновала его к актрисам? Зря! Ты намного шикарнее!

Криста поворачивается ко мне. Взгляд у нее насмешливый, глаза светло-голубые, сереющие ближе к зрачку. Губы пухлые, чуть обветренные, хочется облизнуть. Пробую целовать, но Криста отстраняется:

– Надо смотреть фильм.

Вновь пристаю. И вновь тщетно. Она сидит, не реагируя, в пассивном ожидании из серии «ну и что дальше?». Если бы в таблице Менделеева использовались картинки,