Читати книгу - "Блеск и нищета куртизанок, Бальзак"

- Ну, милые детки, - сказала Азия, - куда же вы отправитесь?.. Ведь барон Нусинген…

Эстер взглянула на знаменитого барона, изобразив жестом искусно сыгранное удивление.

- Та, мой дитя, я барон Нюсеншан.

- Барон Нусинген не должен, не может находиться в такой конуре. Послушайте меня! Ваша бывшая горничная, Эжени…

- Эшени? Улица Тетбу? - вскричал барон.

- Ну да, хранительница описанной мебели, - продолжала Азия, - она-то и сдавала квартиру красавице англичанке…

- А-а!.. я понималь, - сказал барон.

- Бывшая горничная мадам, - продолжала Азия почтительно, указывая на Эстер, - прелюбезно примет вас нынче вечерком, ведь торговому приставу на ум не придет искать мадам в квартире, откуда она выехала три месяца назад…

- Превосхотно! - вскричал барон. - Притом я знай торгови пристав и знай слоф, чтоби он исчезаль…

- Тонкая бестия достанется вам в Эжени, - сказала Азия, - это я пристроила ее к мадам…

- Я знай Эшени! - вскричал миллионер, смеясь. - Он стибриль мой дрицать тисяча франк.

Движение ужаса вырвалось у Эстер: ее жест был так убедителен, что благородный человек доверил бы ей свое состояние.

- О! Это мой ошибка, - продолжал барон, - я преследоваль вас… И он рассказал о недоразумении, вызванном сдачей квартиры англичанке.

- Как вам это нравится, мадам? - воскликнула Азия. - Эжени и словом не обмолвилась, плутовка! Но мадам слишком привыкла к этой девушке, - сказала он барону. - Не стоит ее увольнять.

Азия отвела барона в сторону и продолжала:

- От Эжени за пятьсот франков в месяц, - а надо сказать, что она прикапливает деньжонки, - вы узнаете все, что делает мадам; приставьте ее горничной к мадам. Эжени будет вам предана тем более, что она уже вас пообщипала. Ничто так не привязывает женщину, как удовольствие общипать мужчину. Но держите Эжени в узде: она ради денег на все пойдет. Ужас, что за девчонка!

- А ти?

- Я? - сказала Азия. - Я возмещаю свои издержки.

У Нусингена, столь проницательного человека, была точно повязка на глазах: он вел себя, как ребенок. Стоило ему увидеть простодушную и прелестную Эстер, которая, склонясь над рукоделием, отирала слезы, скромная, словно юная девственница, и в этом влюбленном старце ожили все чувства, испытанные им в Венсенском лесу. Он готов был отдать ей ключ от своей кассы. Он снова был молод, сердце преисполнилось обожания, он ожидал ухода Азии, чтобы приникнуть к коленям этой мадонны Рафаэля. Внезапный взрыв юношеских страстей в сердце старого хищника - одно из социальных явлений, легче всего объяснимых физиологией. Подавленная бременем дел, придушенная постоянными расчетами и вечными заботами в погоне за миллионами, молодость, с ее возвышенными мечтаниями, оживает, зреет и расцветает, подобно брошенному зерну, давшему пышное цветение под лаской проглянувшего осеннего солнца, - так давняя причина, повинуясь случайности, приводит к своему следствию. Двенадцати лет поступив на службу в старинную фирму Альдригера в Страсбурге, барон никогда не соприкасался с миром чувств. Вот почему, стоя перед своим идолом и прислушиваясь к тысяче фраз, роившихся в его мозгу, но не находя ни одной из них у себя на устах, он подчинился животному желанию, которое выдало в нем мужчину шестидесяти шести лет.

- Желайте поехать на улиц Тетбу? - спросил он.

- Куда пожелаете, сударь, - отвечала Эстер, вставая.

- Кута пожелайте! - повторил он в восхищении. - Ви анкел, который зошель з небес; я люблю, как молодой челофек, хотя мой волос уше с проседь…

- Ах, вы можете смело сказать: хотя я сед! Чересчур ваши волосы черны, чтобы быть с проседью, - сказала Азия.

- Пошель вон, торгофка человечески тело! Ти полючаль теньги, не пачкай больше цфеток люпфи! - вскричал барон, вознаграждая себя этой грубой выходкой за все наглости, которые он претерпел.

- Ладно, старый повеса! Ты поплатишься за эти слова! - сказала Азия, сопровождая свою угрозу жестом, достойным рыночной торговки, но барон только пожал плечами. - Между рыльцем кувшина и рылом выпивохи достанет места гадюке, тут я есть!.. - сказала она, обозленная презрением Нусингена.

Миллионеры, у которых деньги хранятся во Французском банке, особняки охраняются отрядом лакеев, а их собственная особа на улицах защищена стенками кареты и быстроногими английскими лошадьми, не боятся никакого несчастья; оттого барон так холодно взглянул на Азию, - ведь только что дал ей сто тысяч франков! Его величественный вид оказал свое действие. Азия, что-то ворча себе под нос, предпочла отступить на лестницу, где держала чрезвычайно революционную речь, в которой упоминалось об эшафоте!

- Что вы ей сказали? - спросила дева за пяльцами. - Она добрая женщина.

- Он продаль вас, он вас обокраль…

- Когда мы в нищете, - отвечала она, и выражение ее лица способно было разбить сердце дипломата, - смеем ли мы ожидать помощи и внимания?

- Бедни дитя! - сказал Нусинген. - Ни минута больше не оставайтесь сдесь!

Нусинген подал руку Эстер, он увел ее, в чем она была, и усадил в свою карету с такой почтительностью, какую едва ли оказал бы прекрасной герцогине де Монфриньез.

- Ви будете полючать красифи экипаж, самый красифи в Париш, - говорил Нусинген во время пути. - Весь роскошь, весь преятность роскоши вас будет окружать. Королева не будет затмефать вас богатством. Почет будет окружать вас, как невест в Германии: я делай вас сшастлив. Не надо плакать. Послюшайте, я люблю вас настояще, чиста люпоф, каждой ваш слеза разбивает мой сердец…

- Разве любят продажную женщину? - сказала девушка пленительным голосом.

- Иозиф бил же продан братьями за свою красоту. Так в Пиплии. К тому же на Восток покупают свой законный жена!

Воротившись на улицу Тетбу, где она была так счастлива, Эстер не утаила своих горестных чувств. Неподвижно сидела она на диване, роняя слезы одну за другой, не слыша страстных признаний, которые бормотал на своем варварском жаргоне барон.

Он приник к ее коленям, она не отстраняла его, не отнимала рук, когда он прикасался к ним; она, казалось, не сознавала, какого пола существо обогревает ее ноги, показавшиеся холодными барону Нусингену. Горячие слезы капали на голову барона, а он старался согреть ее ледяные ноги, - эта сцена длилась с двенадцати до двух часов ночи.

- Эшени, - сказал барон, позвав наконец Европу, - добейтесь от ваш госпожа, чтоби он ложилься…

- Нет! - вскричала Эстер, сразу взметнувшись, как испуганная лошадь. - Здесь? Никогда!..

- Извольте сами видеть, мосье! Надо знать мадам, она ласковая и добрая, как овечка, - сказала Европа банкиру, - только не надо идти ей наперекор, а вот обходительностью вы все с ней сделаете! Она была так несчастна тут!..